Капитан первого ранга - Патрик О`Брайан

Однако Джек наблюдал картину гавани с самого рассвета, и во время приближения к флагманскому кораблю ум его был занят другими мыслями: когда он поднялся на борт, отдал честь шканцам, поприветствовал капитана «Кемберленда» и был препровожден в адмиральский салон, выражение его лица оставалось серьезным и сосредоточенным.

Адмирал Харт ел копченую рыбу, запивая ее чаем, по другую сторону стола находились секретарь и кипа бумаг. С тех пор как Джек видел его в последний раз, Харт невероятно состарился. Его пустые и без того близко посаженные глаза, казалось, сблизились еще больше, а маска фальшивой учтивости будто приросла к лицу адмирала.

— Наконец-то вы прибыли! — воскликнул он с неожиданной для Джека улыбкой и с каким-то оттенком заискивания протянул руку. — Должно быть, вы прохлаждались, идя Каналом. Я ждал вас три прилива назад, клянусь честью. — Честь адмирала Харта и то, как прохлаждался капитан Обри, не стоило обсуждать, поэтому Джек лишь сдержанно поклонился. Во всяком случае, на замечание не следовало отвечать — это была машинальная колкость, — и Харт продолжал, натужно делая вид, будто между ними установились фамильярные, дружеские отношения: — Присаживайтесь. Что это вы с собой сделали? Вы выглядите лет на десять старше. Наверное, это девицы из Портсмут Пойнт постарались. Хотите чашку чая?

Смыслом жизни, всепоглощающей страстью Харта были деньги. На Средиземном море, где они вместе служили, Джек Обри был поразительно удачлив по части призов; его отправляли в одно крейсерство за другим, и он положил в адмиральский карман свыше десяти тысяч фунтов. Харт, который был тогда комендантом Порт-Магона и имел капитанский чин, разумеется, не получил из этой суммы ничего, так что его нелюбовь к Джеку не претерпела никаких изменений. Но теперь положение стало совсем другим, ныне толщина именно его кошелька зависела от удачливости Джека Обри, поэтому он и был намерен улучшить отношения со «счастливчиком Джеком».

Когда баркас возвращался назад, рассекая неподвижную воду, лицо Джека было не столь суровым. Он не понимал причин перемены отношения к нему Харта; от этого ему было не по себе; тепловатый чай не согревал его желудок. Но с открытой враждебностью он не встретился, а его ближайшее будущее было понятным: «Поликрест» не должен отплывать с первым же конвоем, некоторое время он будет базироваться в Дюнах: пока эскадра пополняется личным составом, «Поликрест» будет гонять французские суда.

Выстроившиеся на шканцах офицеры ждали его; койки были убраны на палубу и аккуратно — аккуратнее не бывает — сложены в сетки, палубы выдраены, тросы побелены, морские пехотинцы выстроились геометрически ровно, беря ружья на караул, все офицеры отдали честь. И все-таки он чувствовал: что-то не так. Нездоровый румянец на лице Паркера, потупленный упрямый взгляд Стивена, озабоченность на лицах Пуллингса, Гудриджа и Макдональда заставили его предположить, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Предположение это подтвердилось через пять минут, когда старший офицер вошел к нему в каюту и заявил:

— Я вынужден доложить об очень серьезном нарушении дисциплины, сэр.

Выяснилось, что вскоре после завтрака, пока Джек находился на флагманском корабле, Стивен вышел на палубу. Он сразу же увидел бежавшего на корму матроса, которого преследовал помощник боцмана, лупивший его, — зрелище вполне обыкновенное для военного корабля. Но у этого матроса в зубах была зажата тяжелая железная свайка, привязанная куском каболки. Он кричал, и с обоих концов рта у него струилась кровь. На уступе квартердека он остановился, и Стивен, достав из жилетного кармана скальпель, подошел к нему, перерезал каболку и, вынув свайку, швырнул ее в море.

— Я стал увещевать его, объяснив, что матрос наказан по моему распоряжению, но он с невероятной яростью набросился на меня.

— Доктор позволил себе рукоприкладство?

— Нет, сэр. Но я был оскорблен. Он подверг сомнению мою храбрость и мою способность командовать. Мне следовало бы принять решительные меры, но я знал, что вы должны вскоре вернуться, и помнил, что он ваш друг. Я дал понять доктору, что ему следует удалиться к себе в каюту. Он не счел нужным повиноваться, но продолжал расхаживать по правой стороне квартердека, хотя ему было указано, что в отсутствие капитана находиться там могу только я.

— Наша дружба с доктором Мэтьюрином не имеет никакого отношения к служебной дисциплине, мистер Паркер. Я удивлен тем, что вы упомянули о ней. Вы должны понимать, что он ирландский джентльмен, имеющий большие заслуги перед медицинской наукой, но доктор почти ничего не понимает в службе и оттого возмущается, когда над ним подшучивают. Он не всегда может определить, когда мы серьезны, а когда нет. Помню, как мистер Мэтьюрин рассердился на штурмана «Софи» по поводу неуместной, по его мнению, шутки насчет триссельной мачты.

— Штурман — не старший помощник капитана!

— Вы, сэр, вздумали учить меня табели о рангах? Пытаетесь сообщить мне нечто такое, что понятно даже новоиспеченному мичману? — Джек не поднимал голоса, но побелел от гнева не столько из-за петушиной дерзости Паркера, сколько из-за глупости уже произошедшего и серьезности того, что должно произойти. — Разрешите указать вам, сэр, что ваши способы наведения дисциплины не устраивают меня. Я хотел избежать подобного объяснения, полагая, что, когда я указал вам на незаконность наказания вами Айзека Барроу, вы поймете намек. Были и другие случаи. Я не из тех капитанов, которые проповедуют и в то же время порют. У меня будет на корабле порядок, если нужно, то и с помощью порки, но я не потерплю излишней жестокости. Как зовут матроса, которому вы вставили кляп?

— Прошу прощения, но я сейчас не помню его имени, сэр. Из «сухопутных моряков», сэр. Работает на шкафуте в вахте левого борта.

— На флоте принято, что толковый старший офицер должен знать матросов по именам. Вы премного меня обяжете, если тотчас выясните, как его зовут.

— Уильям Эдвардс, сэр, — через несколько минут сообщил Паркер.

— Уильям Эдвардс. Вот именно. Мусорщик из Рутленда, позарился на наградные. Ни разу в жизни не видел ни моря, ни корабля, ни офицера. Не имеет никакого представления о дисциплине. Он, наверно, оправдывался?

— Так точно, сэр. В ответ на сделанное ему замечание сказал: «Пришел, когда смог. А что за спешка?»

— А за что вы его наказали?

— Без спроса отправился в гальюн.

— Следует делать различия между людьми, мистер Паркер. Если бы он прослужил достаточно долго, чтобы изучить свои обязанности, узнать офицеров, а офицеры узнали его, тогда можно было бы вставить ему кляп за дерзость. Даже на корабле, наполовину лучше управляемом, подобный случай недопустим. Среди нижних чинов нашей команды почти нет моряков. Бить их, если они не знают, что от них требуется, бесполезно и не в интересах службы. Вы, опытный офицер, совершенно очевидно, неверно поняли Эдвардса: вы считали, что он допустил по отношению к вам неуважение. Вполне возможно, что доктор Мэтьюрин, не имеющий вовсе никакого опыта, неверно понял вас. Будьте добры, покажите мне список провинившихся. Это никуда не годится, мистер Паркер. Глейв, Браун, Стиндолл, Бернет и так далее — все это новички, «сухопутные моряки». Список слишком велик даже для линейного корабля с разболтанной командой. Мы это обсудим позднее. Вызовите доктора Мэтьюрина.

Такого Джека Обри Стивен видел впервые — словно ставшего еще выше ростом, жесткого, сурового, опирающегося на вековые традиции, совершенно убежденного в своей правоте.

— Доброе утро, доктор Мэтьюрин, — произнес он. — Между вами и мистером Паркером произошло недоразумение. Вы не знали, что кляп — обычное наказание на флоте. Несомненно, вы сочли это грубейшей формой развлечения.

— Я счел это образцом чрезвычайной жестокости. Зубы Эдвардса находятся в последней стадии кариеса — я его обследовал, — и этот кусок железа сломал ему два моляра. Я тотчас вынул это железо и…

— Значит, вы удалили кляп по медицинским соображениям. Вы не знали, что это обычное наказание, налагаемое офицером. Вы не знали причин такого взыскания?

— Нет, сэр.

— Вы поступили неправильно: вы действовали необдуманно. И в возбуждении, сгоряча, наговорили лишнего мистеру Паркеру. Вы должны извиниться за свою неучтивость.

— Мистер Паркер, — произнес Стивен. — Я сожалею, что между нами возникло это недоразумение. Я сожалею о сделанных мной замечаниях. Если вам угодно, я готов повторить свои извинения на шканцах, в присутствии тех, кто их слышал.

Паркер покраснел, одеревенел, стал каким-то неуклюжим; его правая рука, жесты которой обычно помогали ему объясниться, была на перевязи. Он поклонился и пробормотал, что более чем удовлетворен и со своей стороны сожалеет о нелюбезных выражениях, которые, возможно, вырвались у него.

Возникла пауза, после которой Джек Обри произнес холодным тоном: